Хэллоуин (сборник) - Страница 62

На задаваемые один за другим вопросы старик только суетливо мотал головой в знак отрицания. Лишь над последнем он задумался.

– Мне кажется, такое могло быть, синьоре секретарь, – произнес он наконец. – Не могу утверждать с полной уверенностью, но я отметил, что дочь моя после описанного мной свидания перестала надевать один из перстней, унаследованных ею от покойной матери. Он был очень дорог ей, и потому даже в нашем трудном положении мы не продали и не заложили его, хотя я неоднократно предлагал это.

– Как выглядел перстень? – Худые пальцы Circospetto с силой сжали резные подлокотники кресла.

– Продолговатый ограненный изумруд в тонкой золотой оправе, – с готовностью ответил Бонафеде.

Этот перстень был сродни отпечатку лапы во влажной глине, который оставляет волк, уходя от загонщиков. Явный знак.

Домминико медленно снял черную бархатную перчатку и провел ладонью по щеке. Кожа была почти ощутимо мокрой, словно бы он недавно умывался. Это все воздух: он был пропитан влагой так сильно, что казалось, еще немного – и она начнет собираться в капли, против всяких природных законов висящие над землей. Вечерело. Дневной свет угасал, и вода в канале постепенно обращалась из белесо-лазурной в обсидианово-синюю. Слух инквизитора уловил мерный плеск весла. Вскоре из-за поворота показалась небольшая гондола, лишенная каких-либо приметных украшений. Паланкин, укрывавший место пассажира, также не отличался искусной резьбой рамы и роскошью ткани полога. При этом он надежно скрывал тех, кто мог под ним расположиться, и глушил беседу, буде такая имела место быть.

Сегодня у Circospetto не было попутчиков. Он планировал навестить одного из своих осведомителей, Клодио Мануцци, зарабатывавшего на жизнь огранкой камней и проживавшего на острове Мурано, известном своими стеклодувными мастерскими. Безвозвратно ушли те времена, когда венецианское стекло было тайной за семью печатями, и попасть на этот остров, расположенный в северо-восточной оконечности Венеции, являлось делом крайне сложным. Сейчас всякий мог посетить Мурано как по личной, так и по деловой надобности. Дело Домминико Кавалли, впрочем, трудно было отнести к одной из этих категорий. Если бы кто-то спросил его, с какой целью он отправился сюда, ответом скорее всего было бы:

– В эту ночь я не посещал остров Мурано.

Тайна, которой окружал свои действия секретарь государственной инквизиции, оставалась тайной даже для тех, кто стоял над ним, – могущественного триумвирата. В защиту членов последнего стоит сказать, что сами они никогда излишне не усердствовали в ее раскрытии.

Дом Мануцци не отличался роскошью: трудясь над драгоценными камнями, человек этот, по большей части, прикладывал руки к чужой собственности, вверенной ему исключительно на время работы. И все же ремесло огранщика делало его вхожим в самые богатые венецианские палаццо. Оттого он был особенно ценным агентом Кавалли.

Инквизитор трижды ударил в бронзовую колотушку, отлитую в виде льва, сжимавшего в пасти кольцо, и терпеливо стал дожидаться ответа. Стук этот был хорошо известен хозяину дома, и потому, даже явись Circospetto посреди ночи, долго ждать под дверью ему бы не пришлось. К тому же сегодняшняя вечерняя встреча была условленна заранее.

Поводом к ней стал второй разговор, предметом которого был зловещий француз.

Клодио Мануцци явился к Кавалли три дня назад, передав через слугу любопытную записку. Ознакомившись с ее содержанием, инквизитор без промедления принял своего шпиона.

– В твоей записке говорится, что ты вчера был у человека, в доме которого видел колдовские книги, – без приветствий произнес Circospetto.

Одетый в неброский камзол, худой, как палка, огранщик низко поклонился:

– Истинно так, синьоре секретарь. Этот пройдоха пожелал приобрести у меня бриллианты в кредит, на что я решил, что прежде должен осмотреть его жилище, дабы убедиться в его кредитоспособности.

– Как его звали?

– Жакомо Нуафьерро, синьоре секретарь. Так я запомнил – французские имена для меня тяжелы и непривычны.

Инквизитор стоял у окна, наблюдая, как, едва различимый в вечерней дымке, тонет за горизонтом мутный медяк солнца. Дом Кавалли располагался в юго-восточной части острова Джудакка, окнами глядя в открытое море. Осень в этом году пришла необычайно рано, затянув небо низкими серыми тучами и принеся холодные штормовые ветра.

– Что за книги ты увидел в его доме? – спросил Кавалли, неторопливо обернувшись к собеседнику.

– «Ключ Соломона», «Пикатрикс» и «Зекорбен» – те, что я запомнил с его слов, и иные, названия которых я не уловил, больно уж мудрено они звучали. Но француз, видя мой интерес к этим томам, принялся разглагольствовать о том, как благодаря им научился повелевать духами четырех первоэлементов.

Инквизитор в молчании и неподвижности смотрел на стоящего перед ним человека. Немигающий взгляд его, казалось, обозревал иные пространства, далекие от этого места. Circospetto размышлял.

– Отправляйся к этому французу, – произнес он наконец. – Я должен быть уверен, что все это – не твоя ошибка и не бахвальство молодого прощелыги. Скажи, что знаешь человека, готового заплатить за эти книги тысячу цехинов, но прежде он хочет на них взглянуть, чтобы убедиться в их подлинности.

– Эти книги я должен показать вам? – Мануцци скорее утверждал, чем спрашивал.

Кавалли кивнул:

– Да. И, чем скорее, тем лучше.

Огранщик не стал мешкать с исполнением поручения – и вот могущественный секретарь инквизиции стоит у его дверей. Можно было вызвать Мануццо к себе и не утруждаться дальней поездкой, но Домминико Кавалли был весьма щепетилен во всех своих поступках. Человеку стороннему он сказал бы, что не желает осквернять свой дом богопротивными трудами. Внутри же себя он следовал несколько иному принципу: нельзя пренебрегать даже самым малым поводом, из которого может родиться обвинение. Circospetto не верил в нерушимость дружбы – но верил в силу вражды.