Хэллоуин (сборник) - Страница 40

К оглавлению

40

Он смотрел на нее с полированной поверхности шкафа, будто являлся собственным отражением.

– Хватит, – Жанна отвернулась и принялась застегивать сумку непослушными руками. – Он умер, а ты – не он. Так же, как и не мой отец. Ведь это ты был там… в тот день.

Она закончила сборы и, выйдя из дома, поймала такси. До отправления поезда оставалось еще целых пять часов, но Жанна скорее предпочла бы провести сутки на вокзале, чем задержаться у себя в квартире на несколько лишних минут. Водитель всю дорогу поглядывал на нее через зеркальце заднего вида, но лишь у самого вокзала решился спросить, хорошо ли она себя чувствует. Жанна ответила, что чувствует себя превосходно, и даже улыбнулась.

Только ее улыбка не вызвала у водителя ответной реакции.

19

Первые три с половиной часа Жанна бесцельно слонялась в окрестностях вокзала: заходила в мелкие магазинчики, рассматривая ненужные ей вещи, бродила вдоль крытых лотков, долго изучала ряды книжек в мягких обложках, но так ничего и не выбрала. Затем вошла в маленькое уютное кафе и заказала чашку кофе. Сделав глоток, поморщилась и вспомнила, что не ела толком со вчерашнего вечера.

Она представляла, как мать откроет ей дверь и будет долго смотреть на нее – прохладным взглядом, будто она дальняя родственница, живущая разъездами между членами большой семьи. Пардон, мадам, на нынешней неделе ваша очередь. Или все произойдет совсем иначе. Она не знала. Жанна с большим опозданием сообразила, что нужно было позвонить матери и сообщить о своем приезде. Она безуспешно пыталась отвлечь себя какими-то посторонними мыслями и не думать о том, что гнало ее к человеку, который давно стал ей чужим, но которого она по инерции продолжала считать самым близким. Но не смогла.

«Неужели это я?» – думала она, глядя на свое отражение в темном кафешном окне. У высокой стойки молодая женщина повернула голову и ответила ей таким же долгим молчаливым взглядом. А кто же еще, конечно, я.

Она отпила еще глоток, поставила чашку на столик и за темной поверхностью, в призрачно-коричневом мире по ту сторону кофе, встретила тот же взгляд. Потом вышла из кафе и направилась к зданию вокзала, чтобы забрать вещи из камеры хранения. Некуда ей бежать.

20

Жанна подошла к окну и раздвинула шторы, впуская утренний молочный свет. Повсюду девственно-белой простынею лежал первый снег, укрывая на мгновения своей недолгой жизни темную кожу земли.

Ей было спокойно и легко.

– Ты ведь навсегда останешься со мной? Ведь навсегда?

Ольга Зинченко
Практические занятия

Данила Ефимов, студент Императорского харьковского университета, не был склонен к самоедству, однако сегодняшний вечер, что называется, не задался. Варечка, поначалу благосклонно глядевшая на молодого человека, теперь была с ним подчеркнуто холодна. «Выжидает, каков будет папенькин вердикт», – с досадой подумал Данила. Что же до папеньки – Алексея Гавриловича, профессора того же учебного заведения и практикующего врача, – то, казалось, решение он уже принял. Юноша ему решительно не понравился. Но тут уж винить было некого – сам оплошал.

– Даниил Ефимов, – отрекомендовался студент. Названный матерью в честь библейского пророка, полное имя Данила использовал для солидности.

– Иудей? – Алексей Гаврилович строго сдвинул брови.

– О…отчего же иудей? – растерялся студент, ибо ранее с подобным вопросом не сталкивался.

– Знаю я вас – Даниилов, – профессор грозно воззрился на светловолосого, сероглазого Данилу. Обшарил цепким взглядом его лицо. Даже сбоку взглянул зачем-то, на профиль. Тут Данила и вовсе сплоховал, невольно отступив на шаг. Тяжелый взгляд профессора, казалось, оставлял на щеках борозды.

Но Варечка, нужно отдать ей должное, пришла на выручку молодому человеку.

– Что же вы, папенька, гостя в дверях держите? – с укоризной спросила она. – Пройдемте!

Она подтолкнула Данилу под локоть, и, хотя от ее пальцев руку Данилы отделяли несколько слоев ткани, в месте прикосновения кожа пошла мурашками.

Зала поразила воображение студента Ефимова убранством, от чего он враз почувствовал себя младше и ниже. Тяжелая палисандровая мебель, потолки с золоченой лепниной, портьеры темного бархата, обрамлявшие окна и двери, говорили о том, что врачебная практика Алексея Гавриловича донельзя удачна.

– Прошу к столу, – пригласила Варечка, и Данила осознал, что глазеет на все это великолепие, застыв посреди залы. Он засеменил к столу, задев на ходу жардиньерку с цветами. Под неодобрительным взглядом профессора задвинул за Варечкой стул. «Видимо, и здесь поторопился», – упрекнул он себя. Поглядел на стол – и окончательно растерялся: сервирован на четыре персоны.

– Присаживайтесь вот здесь, напротив меня, – указал Алексей Гаврилович. – С нами должен был ужинать Виктор, Варенькин брат, однако ему нездоровится.

– Желаю ему скорейшего выздоровления. – Данила, конечно, покривил душой. Никакого выздоровления, тем более скорейшего, студент Виктору не желал. Знал он этого щеголя по университету. Напыщенный, задиристый, к тому же недалекого ума, Виктор держал себя, по меньшей мере, как «ваше превосходительство». Особенно раздражало, как он произносил свое имя на французский манер – Виктор. Горше всего было то, что фиглярские эти фокусы словно бы гипнотизировали окружающих. Виктору удалось создать круг почитателей и приближенных особ. Но и на них юноша смотрел свысока. Данила не понимал, как личности эти могли столь по-собачьи обожать своего кумира, и от души надеялся, что постигший Виктора недуг является diarrheo. «Впрочем, для диареи слишком долго, – Данила припомнил, что не имел удовольствия видеть Виктора уже второй семестр. – Хотя ради его превосходительства этот недуг стоило бы сделать хроническим».

40