Хэллоуин (сборник) - Страница 41

– Да-да, мы все ему этого желаем, – рассеянно промолвил профессор. – Так вы, молодой человек, говорите, своекоштный, из купеческого сословия будете? – И, хотя Данила пребывал в уверенности, что ничего подобного не говорил, все существо его сжалось от сознания, что единственно верный ответ был бы ложью. Денег, чтобы послать сына учиться, матушка не имела.

– Нет, казеннокоштные мы… – Юноша почувствовал, что краснеет, и возненавидел себя за это. Нечего сказать – завидный жених! Варечка, сидевшая всего лишь в сажени от него, показалась вдруг неимоверно далекой. – После семинария.

– М-да, я вижу… – протянул Алексей Гаврилович, от чего Данила покраснел еще гуще.

– Довольно, – Варечка нахмурила бровки, показавшись Даниле еще милее. «Сердится, – подумалось ему. – Из-за меня сердится, голубушка».

– У папеньки замечательные ораторские данные, не так ли? – Она смерила отца гневным взглядом, от чего тот вдруг потупился. – Но мы ведь сейчас не в аудитории, верно?

– Конечно, конечно. Я только хотел… Впрочем, это неважно.

«Ах, еще и неважно, – начиная закипать, подумал Данила. – Напыщенный старый индюк, поди, всю ночь после такого ужина изжогой промучаешься».

Тем временем «напыщенный старый индюк», ничего не подозревая о назначенной для него гостем участи, проглотил аперитив, от чего сделался радушнее:

– Что ж вы, друг мой, приступайте к трапезе. Сегодня у нас перепелки по случаю.

Не уловив в голосе профессора ноток сарказма, Данила отдал должное перепелкам, которые и впрямь оказались донельзя хороши. Разговор завязался сам собой, и студент невольно дивился, сколь обманчивым может быть первое впечатление. Алексей Гаврилович оказался увлекательным собеседником.

– Не хотите ли вы сказать, медицина шагнет так далеко, что возможным станет не только изъятие органа, но и содержание оного отдельно от тела? – вопрошал он, потрясая птичьей костью. – Как же, скажите на милость, вам это видится? Живет себе селезеночка в склянке, поживает, горя не ведает… – Тут профессор сочно рассмеялся, потрясая внушительных размеров животом, и с неожиданной для его возраста и комплекции стремительностью перегнулся через стол, сделав выпад костью в сторону собеседника: – А?

– Ну я… – замялся было Данила, но две рюмки выпитой водки приятно согревали, а пышность трапезы располагала к откровению. – Дело в том, что в склянке ей жить вовсе и не обязательно. Ее можно будет привить другому организму, как побег яблони другого сорта прививают взрослому дереву.

Брови Алексея Гавриловича поползли вверх, от чего он стал выглядеть еще комичнее. Медленно профессор перевел взгляд с Данилы на кость в своей руке. Сел. Задумался.

Пользуясь моментом, Данила послал Варечке самую очаровательную улыбку, на какую только был способен. Она улыбнулась в ответ. Теперь его согревало не только выпитое, и Данилу понесло:

– Мне, знаете ли, думается, что человеческий организм в силу совершенства своего со временем упразднит ненужные органы…

Он умолк, физически ощутив, как потяжелел взгляд профессора. Огляделся в поисках поддержки, но Варечка, которую он уже считал союзником, почему-то глядела в сторону. Юноша опустил взгляд в тарелку, но и перепелка к содействию не была расположена. Данила сдержал вздох: «Эх, не зря говорят, молчание – золото».

– Все, о чем вы тут говорите, яхонтовый мой, – голос профессора сделался вкрадчивым и тягучим, как мед, – донельзя любопытно, но, помнится, в Крымскую кампанию я, будучи хирургом, отсек столько конечностей и органов. И вы, голубчик, пожалуй, не поверите, но ни один из них не прирос обратно.

Доедали молча.

У самого порога Варечка, провожая гостя самолично, обронила: «Это ничего».

Данила простился легким кивком, совершил такой же в сторону зала. Вышло весьма манерно, да с ходу лучшего не придумаешь. Ах, не так он надеялся проститься. Вовсе не так…

Особняк профессора стоял на отшибе меж Ветеринарной и университетским садом. Отсюда до Базарной площади, где располагался доходный дом, в котором квартировал Данила, было ходу минут двадцать, да и денег лишних на извозчика студент не имел. Бодрым шагом дошел он до калитки, зачем-то оглянулся на окна, ощетинившиеся коваными решетками, и двинулся дальше.

Прохладный вечерний воздух приятно щекотал ноздри. В университетском саду сверчки затянули трели. Отчего бы и не срезать напрямик, до середины сада, где все освещено редкими газовыми фонарями. И ни души. Все кругом замерло, словно давая юноше возможность остыть да осмыслить.

Не все так плохо выходило, если помозговать. Да, полученным в наследство неслыханным богатством Данила не располагал, но студентом был смекалистым и доктором мог стать вполне пристойным. А там, гляди, и капиталец какой-никакой замаячит. Он же не хлыст неприличный, что деньги родительские в игорных домах просаживает да к девкам гулящим заглядывает. Чем профессорской дочке не жених? К тому же Алексей Гаврилович живо родней его интересовался, а стало быть, кандидатуру всерьез рассматривает.

За сими успокоительными мыслями студент не заметил, как одолел полсада. Дальше было темно. Пришлось остановиться, давая глазам пообвыкнуть. Данила не усмотрел, как от широкого ствола дерева отделилась тень и шмыгнула ему за спину.

Сквозь сень деревьев виднелось чистое, усыпанное звездами небо. На него-то и смотрел студент, когда удар по голове вышиб из его глаз искры. Из этих брызг сформировались новые созвездия, а после они разом погасли, и стало совсем темно.